В.И. Аршинов, Я. И. Свирский

СИНЕРГЕТИЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ В ЯЗЫКЕ

Поиск некоего особого - синергетического - движения в пространстве языка, само обсуждение такого движения предполагает присутствие какого-то метаязыка. Однако каков статус последнего в плане интересующей нас проблемы? Насколько в принципе возможен такой метаязык? С другой стороны, отдавая себе отчет в том, что двигаясь в языке как определенной активной знаково-информационной пространственно-коммуникативной среде, мы находимся в нем, пребываем в нем, «подвешены в нем», как любил говорить Н.Бор, или даже заключены в «языковую тюрьму», как несколько драматично фиксировал такого рода ситуации сэр Карл Поппер. Но если дело обстоит именно таким образом, то возникает вопрос о шансах на успех в деятельности, обозначенной в названии этого текста. Ясно, что эти шансы равны нулю, если сам поиск возможности такого синергетического движения будет пониматься как отыскание некой предзаданной тропы или пути, или же, более того, некой предсуществующей предметности, которую следует обнаружить как, скажем, дорогу в лесу.

Но даже если синергетическое движение и не предполагает такой предметности, а подразумевает то, что нужно еще создать -вроде коммуникативного канала, активное функционирование которого позволило бы соединить две культуры, естественно-научную и гуманитарную - то, видимо, необходимо предъявить хотя бы «эскизный проект» такого канала. В самой идее проектирования или конструирования языковых возможностей, способствующих междисциплинарному общению есть нечто привлекательное. Однако, несколько настораживает то, что такого рода возможности, будучи представленными в виде нового языка программирования или как-то еще, будут нести в себе некий заряд искусственности. Синергетическое движение в языке подменяется построением искусственного универсального языка вроде эсперанто, т.е. средством, с помощью которого невозможно вести реальный междисциплинарный диалог. Это построение окажется просто еще одним предметом, по поводу которого можно говорить, обмениваться мнениями, но который к синергетике во всем многообразии ее вариантов, ее сегодняшнего существования, ее диалогичности, становления непосредственного отношения не имеет.

Здесь самое время вспомнить, что К.Поппер, говоря о языковых тюрьмах, подчеркивал особо, что это миф, если и существующий, то лишь в сознании таких, с его точки зрения, заблуждающихся философов, историков и методологов науки, как Т.Кун, П.Фейербанд, М.Полани. И этот миф, полагает Поппер, должен быть разрушен. Инструментом такого разрушения призвана служить критическая рациональная аргументация, которая предполагает наличие позиции внешнего (трансцендентального) наблюдателя, лучше знающего, как «на самом деле» обстоят дела. Справедливости ради отметим, что этот наблюдатель (субъект) не только критичен, но и самокритичен, а потому, дцстаточно скромен и не притязает на обладание истиной «в последней инстанции». Он, как говорит Поппер, самотрансцендентен в роли критика и самокритика, и в этом качестве он самоорганизован, причем самоорганизован, так сказать, на рациональной основе. Мы не собираемся, однако, рассматривать достоинство и недостатки позиции Поппера, апеллируя, например, к неясности самого понятия рациональности в наши дни, особенно в тех случаях, когда речь идет, скажем, не об абстрактном самотождественном в своей рациональности и, на наш взгляд, во многом мифическом субъекте познания, а о коллективном субъекте, находящемся в конкретной исторической ситуации становящегося кризиса мирового (а не только российского) эволюционного процесса. Также мы никоим образом не выступаем против мифов вообще и методологических в частности. У нас нет притязаний разрушить эти мифы, тем более, как мы считаем, такое предприятие в принципе невозможно. К тому же оно и не нужно по одной эмпирической фиксируемой причине: всякая попытка борьбы с мифами на практике приводит к противоположным результатам. Нам могут возразить: раз авторы оправдывают мифы, то они оправдывают и миф тоталитаризма в его большевистской или фашистской формах. Разумеется нет! Речь идет о том, что в контексте синергетического движения в языке важно отметить сам факт реальности существования мифов хотя бы в идеальном эпистемологическом пространстве всякого рода дискурсивных практик, определяющих существование информационно-коммуникативных процессов. К тому же, отнестись к таким мифологическим системам можно по-разному. Сама их идентификация в качестве мифа во многом определена той позицией, которую мы займем в качестве наблюдателей.

Все вышесказанное может быть интерпретировано как выражение взглядов крайнего релятивизма, антинаучности, иррациональности и т.д. Здесь приходится, с неизбежно присутствующей в таких случаях декларативностью, заявить, что для нас ориентация на синергическое движение в языке - а точнее на некое множество таких движений, ибо синергетика по самой своей сути полифонична - это ориентация на диалог, историческое время и становление как онтологические характеристики. Философия или, лучше, философствование, рассмотренная в герменевтическом и постструктуралистском ключе, сама являет собой особый род коммуникации и предстает в виде коммуникативной философии. Нам думается, что такого рода ориентация уводит нас от крайнего релятивизма. Фиксация же погруженности, релятивности, иррациональности, мифологичности, пленения языком и т.д. предстает лишь одним из моментов, хотя и очень важным, самого движения в языке - движения, в котором порядок и хаос потенциально сосуществуют, взаимопроникая и дополняя друг друга.

Как уже было отмечено, предлагаемый текст не подразумевает изложения строгих правил того, как можно «синергетически» двигаться в языке. К тому же такое изложение противоречило бы сути рассматриваемого проекта: будь эти правила сформулированы «ясно и отчетливо», они сразу поставили бы под сомнение саму возможность такого движения. Чтобы пояснить сказанное, вспомним то, как А. Бергсон вводил свое представление о качественно ином (по отношению к естественно-научному) способе познания - интуиции.

«Единственная задача философии здесь должна состоять в возбуждении известного рода духовной деятельности, затрудненной у большинства людей более полезными в жизни привычками ума. ...Выбирая возможно менее связанные друг с другом образы, удасться избегнуть того, чтобы один из них не занял место интуиции, так как тогда он был бы немедленно смещен одним из своих соперников. Действуя так, ...можно будет приучить сознание к совершенно особой и определенной склонности ... Но для этого нужно еще, чтобы оно само пошло на такие усилия» [1]. Научиться постигать мир интуитивно, по Бергсону, можно лишь через внутреннее изменение отношения к миру и к себе, требующее в конечном счете некоего сознательного усилия, скачка, «вспышки». Средством инициации такой вспышки интуиции и должен выступать посвящаемый ей тест. М.Мамардашвили неоднократно подчеркивал, что любой процесс научения сопровождается такими вспышко-подобными актами сознания.

Приведенное пояснение косвенным образом указывает и на то, что синергетическое движение в языке, претендующее, по сути дела, на открытие доступа к становящемуся бытию, само должно нести в себе элемент становления и, соответственно, ускользать от четко артикулированные форм. Нетерпимость к застывшим формам является одной из его характеристик. Это свойство, пожалуй, может быть проинтерпретировано как одно из правил запрета - запрета на употребление «готовых» понятий и представлений. Это правило внутри себя в некоем смысле парадоксально, ибо каркасом любого, в том числе и естественного, языка, можно считать именно готовые статичные формы: имена собственные и нарицательные, между которыми существуют « правила перехода», выраженные глаголами. Рассматриваемое же движение в языке опирается в основном на «глагольные формы», оставляя собственным именам и категориям вторичную, контекстную роль.

На правомерность такого хода рассуждений указывает и опыт квантовой механики. Но особенно отчетливо его необходимость проступает при работе с самоорганизующимися объектами. Такая работа оказалась возможной в связи с вхождением в научную практику новых приемов, стратегий и средств исследования. К числу этих приемов прежде всего относятся нелинейные моделирование и вычислительный эксперимент. Использование вычислительной машины в качестве прибора - посредника между исследователем-экспериментатором и изучаемым фрагментом реальности, пораждает ситуацию в гносеологическом отношении сходную с той, которая в свое время было зафиксирована в известном принципе относительности к средствам наблюдения. Восстанавливая внутреннюю структуру наблю- даемого события, экспериментатор в этом случае выступает как составная часть когнитивной среды, в которой происходит самоорганизация нового знания. На первый план здесь выходит многовариантность и изначальная неопределенность поведения моделируемого объекта. Последнее обстоятельство способствует пониманию того, что «открытость, заложенная в сущности опыта, есть с логической точки зрения именно эта открытость для «так или эдак» ...И подобно тому, как диалектическая негативность опыта приобретает законченность в идее завершенного опыта, ... - точно также логическая форма вопроса и заложенная в ней негативность обретают завершенность в некой радикальной негативности: в знании незнания» [2].

«Знание незнания», содержательно выражающееся в том, что исследователь вскрывает лишь какие-то грани нелинейного объекта, обладающего в принципе неограниченным спектром потенциальных возможностей, предполагает ориентацию на признание правомерности существования различных представлений об одном и том же фрагменте реальности и, следовательно, различных исследовательских и культурных традиций, призванных каким-то образом установить понимательную связь с этим фрагментом. Плюрализм точек зрения на объект, распространенный на уровень методологического сознания, указывает не только на равноправность познавательных установок, но и сам приобретает герменевтическое измерение, обращаясь к собственным предпосылкам. Одним из ориентиров для анализа этих предпосылок является факт неустранимого разнообразия концепций - разнообразия, рассматриваемого не как фактор, разрушающий саму возможность коммуникаций, а как личностное (но не субъективное) начало, задающее возможность коммуникации в форме диалога, ориентированного на установление контакта между традициями, а не на его иммитацию.

Личностное начало или, как его называл М.Полани, личностное знание становится неустранимым фактором процесса самовозникновения научной информации о мире. Неустранимость личностных характеристик исследователя из познавательной ситуации, обретающих уже онтологический характер, особенно ярко проступает в тех принципиальных трудностях, которые связаны с выделением из содержания знания условий, обеспечивающих саму возможность появления этого содержания. При этом сам акт извлечения подобных условий апеллирует уже не к именам собственным, поскольку последние предполагают однозначную фиксацию связи между высказывающим и высказанным а следовательно, и трансцендентальную обусловленность высказанного содержания обусловленность, в которой исчезает элемент становления.

Синергетическое движение в языке как раз и подразумевает расшатывание трансцендентальной обусловленности высказываний, претендующих на статус истинности и открытие доступа к условиям возможности содержания высказываний- условиям, обеспечивающих спонтанность появления последних, их событийность.

Надо отметить, что такого рода событийность выработке нового знания неоднократно подчеркивалась и подчеркивается в гуманитарных науках и прежде всего в социологии и культурологии. Но следует отметить, что перенесение представлений полученных в рамках «нелинейной парадигмы» , которые делают упор на событийном характере возникновения новых образований (здесь имеются ввиду представления о бифуркациях, странных аттракторах, фракталах и т.д.), в область социально- психологического и культурологического анализа действительности, подразумевает их определенную модификацию. Причем такая модификация не должна осуществляться извне. Под ней, скорей, можно понимать расширение внутреннего поля, поля значений вышеперечисленных терминов - значений, которые уже не явно в них присутствуют и своим присутствием даже в какой-то степени обеспечивают их плодотворное функционирование в системе научного дискурса. Ориентация на выявление такого латентного поля, которое само может быть перетолковано как некая «открытая среда», выступает в качестве второго правила синергетического движения в языке. При этом приходит понимание того, что конкретно-научные представления, составляющее корпус «нелинейной парадигмы», выступают как результат «самоорганизации» этой «открытой среды». Т.о., обсуждение нелинейной онтологии и соответствующего ей движения в языке предполагает наличие своеобразной «синергетической рефлексии», когда концептуальный аппарат, претендующий на описание самоорганизующихся процессов, сам является результатом самоорганизации.

Описанное положение дел конгениально тому, что в герменевтике принято называть герменевтическим кругом, когда в процедуре понимания того или иного содержания (допустим, фрагмента текста) вычленяются символические формы, несущие в себе смысловые характеристики текста в целом и обеспечивающие доступ к последнему, хотя каждая отдельная часть текста не может быть носителем этих форм. При этом ситуация понимания в значительной степени зависит от того, как в каждой конкретной ситуации осуществляется становление такого целостного восприятия. Вслед за Дж. Николисом можно предположить наличие в когнитивном аппарате множество сосуществующих (странных) аттракторов, притягивающих к себе целые подмножества начальных предпосылок и предсмыслов (в этом, собственно, и заключается эффект сжатия информации). Тогда синергетическое движение в языке действительно предполагает наличие информационного канала, обеспечивающего связь живого существа с внешней средой. Причем такой канал не может описываться только лишь с помощью понятий «приемник», «передатчик», «обратная связь» и т.п., но должен также рассматриваться как самостоятельный («натурально существующий») объект, обладающий внутренними собственными функциями и вбирающий в себя часть работы, связанной с пониманием того или иного фрагмента реальности. При этом на какое-то время следует оставить разговоры о привносимых в ситуацию коммуникации ошибках, возникающих за счет разного рода «шумов» и «аппаратных несовершенств». Скорее, имеет смысл вести речь о наличии у такого когнитивного канала некой «непрозрачной» для прямого рационализирующего взгляда области («души»), в которой совершается, по крайней мере частично, процесс смысловозникновения, традиционно помещаемый только в голову познающего субъекта. Говоря математическим языком, отображение между исходными сигналами, поступающими . от внешнего мира, и аттракторами - категориями, структурирующими знание об этом мире, неоднозначно.

Т.о., если всерьез отнестись к тезису Бора о «погруженности в язык» и интерпретировать его и как тезис об отсутствии внешнего «молчащего» наблюдателя, то следует тем не менее подвергнуть сомнению другое высказывание этого величайшего ученого о сохранении классического языка математизированного естествознания как «прозрачной», строго упорядоченном (недвусмысленной) среде, в которой от источника к получателю распространяются готовые смыслы. Иными словами, мы вынуждены отвергнуть т.н. «транспортную» точку зрения на язык науки. Во всяком случае такая точка зрения не совместима с синергетическим движением в языке. Нам нужен взгляд на язык как на самоорганизующийся процесс, включающий в себя традиционного субъекта, который не просто погружен в язык как в активную нелинейную среду, но и телесно чувствует и мыслит в ней и посредством ее.

Здесь мы позволим себе переинтерпретировать в интересующем нас смысле синергетическую терминологию. Если мы будем рассматривать язык как нелинейную открытую среду, в которой границы между субъектом и внешним миром размыты, то в такой среде можно предположить наличие ситуации, когда «некоторые точки области притяжения могут вечно (или слишком долго) описывать переходную траекторию, не притягиваясь к аттрактору или даже устремляясь в бесконечность» [3]. т.е., в языковой среде можно предположить наличие таких состояний, когда происходит как бы блуждание по семантическому полю без выпадения в какое-либо структурированное образование (состояние сознания). При этом в классический язык анализа, опирающийся на дихотомию субъекта и объекта, привносится вектор условности, ибо сразу нельзя сказать кто блуждает и где (в каком пространстве) это поле. Режим, в котором удерживается такого рода условность, и является синергетическое движение.

Итак, основным назначением синергетического движения становится обретение способности к продуцированию устойчивых смысловых полей. При этом представление об устойчивости, детально рассматриваемое при моделировании развивающихся природных объектов, распространяется здесь не только на физическую и психическую реальности, но и на сам акт появления соответствующих содержаний и на понимание последних. Принимая в расчет высказанную идею о наличии «самооргани- зующейся промежуточной среды» (когнитивного канала), вбирающей в себя часть процедур смыслопорождения, можно выдвинуть гипотезу о том, что устойчивая понимательная связь с объектом оказывается возможной лишь при допущении некой конструктивной ошибки или конструктивного непонимания, когда за самоорганизующимся объектом, предстающим, допустим, в виде изображения на дисплее компьютера, признается способность внесения в акт познания таких собственных детерминант и измерений, который не редуцируются никакими методологическими приемами. А это может означать, что объект сам «понимает» что-то, что он является непрозрачным для нас как внешних наблюдателей (в этом смысле и был употреблен термин « душа»). т.е., как пишут Мамардашвили и Пятигорский, «когда мы говорим, что какая-то часть сознания приравнивается нами к действительному положению вещей (тем самым отвлекаясь от того, понимает ли себя сознание или нет), мы фактически допускаем в качестве универсального позитивного принципа, что возможна ошибка, но мы должны будем «ей» верить. ... Или то, что мы позволяем в нашем понимании сознания считать за действительное положение вещей, то есть, ... что мы будем называть квазипредметностью» [4]. Концептуально наличие такого рода ошибки и сопутствующей ей квазипредметности фиксируется в признании за объектом исследования множества путей развития и в наличии точек бифуркации, предполагающих вероятностный подход к рассматриваемому фрагменту реальности. В плане онтологии здесь имеет смысл обратить внимание не только на наличие микрофлуктуаций, определяемых хаосом на микроуровне, сколько на указанную выше ситуацию познавательного акта, включающего в себя, по аналогии с квантово- механическим подходом, эффект присутствия наблюдателя, располагающего собственной телесно-приборной структурой (личностным знанием).

Каким же образом можно подойти к вычленению такого эффекта? Одним из возможных способов здесь может быть принятие методологической установки, заключающейся в том, что при описании самоорганизующегося процесса следует, как уже говорилось, избегать готовых языковых форм. Рассмотрим в качестве примера действие ученого-оператора или «игрока», имеющего дело с моделью, описывающей процесс становления (во многом непредсказуемый заранее) того или иного объекта. На каком-то этапе (особенно хорошо это просматривается в игровых программах) действия оператора, состоящие в подавании на вход компьютера соответствующих дискретных сигналов с целью получения нужного результата на выходе (экране), начинают ориентироваться на то, что сейчас перед ним происходит. т.е., сам акт «набирания» входной информации начинает исчезать в той динамике, которая имеет место на дисплее. Сам субъект действия выступает тут не как источник дискретных сигналов (« готовых языковых единиц»), вызывающих то или иное движение на экране, определяемой наличной моделью, а как то, что участвует в событиях, происходящих здесь и теперь. Собственно, такое отношение и позволяет говорить о наличии экспериментальной ситуации и о возможности считать полученную информацию открытием (актом извлечения или, лучше, порождением содержания), сделанным в ходе вычислательного эксперимента.

Для характеристики описанной позиции наблюдателя обратимся к эссе Д.Е.Хардинга «Не имея головы». Приведем цитату из этого эссе: «То, что случилось, было до абсурдности простым и невыразительным: я прекратил мыслить. ...Разум, воображение и прочая ментальная дребедень умерла. Одновременно оставили меня и слова. Исчезло прошлое и будущее. Я забыл, кто я и чем я был, забыл имя, привычки, собственную историю - все, что могло бы быть названным моим. Казалось, я только что родился ... Существовало только теперь, настоящий момент и то, что было дано в нем. Я увидел серые, раздваивающиеся и уходящие вниз, куски ткани, пару ботинок, серые рукава с двух сторон, переходящие в розовые ладони, воротник - и больше ничего, абсолютно ничего! Головы не было!» [5].То что открылась наблюдателю, явилось ему не через замочную скважину глаз, а заняло то место, из которого должно вестись наблюдение, т.е., голову. Здесь мы видим описание глубокого личностного включения в наблюдаемый пейзаж, когда тело наблюдателя, обеспечивающее контакт с миром расширяется до размеров самого мира. В приведенном мысленном эксперименте даже поворот головы перестает иметь значение, ибо само движение панорамы становится заместителем наблюдателя.

Таким образом, личностный эффект проявляется здесь парадоксальным образом. Трансцендентальная точка зрения наблюдателя теряет свою устойчивость из-за размывания границы «Я» и «Иное». За счет этого размывания исчезают как самосознание наблюдателя, так и предстающий перед ним мир, «Больше не существует никаких переходов; ушедшее является испорченностью близости и сходств, которые позволяли нам обитать в этом мире» [6].

Приведенные образцы, на наш взгляд, и являются иллюстрациями того состояния наблюдателя, когда через вспышку интуиции или понимания последний приходит к осознанию ограниченности собственного отношения к внешней реальности - отношения, описываемого статичными готовыми языковыми формами. Синергетическое движение в языке должно, на наш взгляд, индуцироваться этим пониманием. Такого рода индуци- рование косвенным образом отсылает и к наличию некоего метаязыка, претендующего на описание как самого синергети- ческого движения, так и процессов становления вообще. Спросим еще раз: насколько имеет смысл говорить о таком языке? И если даже он и существует, то какие качества следует ему приписать? Прежде всего отметим, что смыслы, задаваемые таким языком, не должны предполагаться изначально данными. Предполагаемый метаязык утрачивает свойственную классическим языкам теоретического описания целостность, прозрачность и замкнутость, вбирая в себя некий модельный элемент, ухватывающий механизмы становления и самоорганизации.

Расшифровка и вычисление этого элемента и составляют интеллектуальный фон проблемы построения моделирования) предельно нейтрального ко всяким содержаниям метаязыка, сходного по своей нейтральности с языком математики. Однако, в отличии от языка математики, в своей чистой форме способного претендовать на самодостаточность, упомянутый метаязык или язык самоорганизации принципиальным образом не самодостаточен именно в том смысле, что на нем как в некой среде самовозникают, самоорганизуются содержательные языковые образования, которые раз возникнув, могут функционировать в качестве самостоятельных способов описания. Успешность функционирования такого вторичного языка может интерпретироваться как результат успешной «терапии» или «самотерапии» первичного языка.

Итак, речь идет не о каком-то очередном частном языке описания, приспособленном для выявления особенностей процессов самоорганизации, не об очередном «сдвиге парадигмы» или смене «теоретических очков». Скорее имеет смысл говорить о стремлении заглянуть за парадигму и прикоснуться к той «реальности», которая делает возможным само существование «теоретического взгляда» на универсум. Осуществление такого касания и, соответственно, вхождение в метаязык, возможно через синергетическсе движение в языке.

Следует отметить, что попытки осуществления такого и движения, и построения соответствующего метаязыка уже предпринимались. В первую очередь мы имеем ввиду вероятностную модель языка В.В.Налимова [7]. Однако его модель, хотя и созвучна обобщенной синергетической онтологии (включающей в себя гносеологию), тем не менее не решает проблемы именно потому, что ориентирована на конкретный «бейесовский» подход, тогда как синергетическая онтология - это онтология мира процессов становления, для представления которого необходим особый процессуально ориентированный «философско-физический» язык.

Еще одна попытка создания такого языка пренадлежит Д.Бому. Но его замысел остался нереализованным. Одна из причин неудачи состояла в том, что у Бома оказался пропущенным промежуточный этап конструирования протоязыка процессов становления.

Поскольку теперь ясно, что было бы методологической ошибкой заранее предполагать структуру такого протоязыка, постольку имеется определенная свобода в выборе исходного пункта, от которого можно начать движение в сторону последнего. В качестве такого пункта мы принимаем то, что этот язык возникает в связи с разработкой клеточной модели синергетической реальности, применимой к представлению самоорганизующихся эволюционирующих динамических систем самой разной природы: физических, психических, биологических, социальных.

Возможности клеточно-автоматного моделирования рассматривались в последние годы многими авторами. В качестве отправной точки философского анализа нами взяты недавние работы С.Я.Берковича [8].В основу модели Берковича положена простая информационная структура в виде взаимосвязанных циклических счетчиков и естественное правило преобразования: показание счетчика на каждом следующем шаге определяется усреднением показаний соседних с ним счетчиков. Физический мир представляется в виде различных форм активности реализующейся в таким образом организованной среде.

Сложная картина физического мира порождается взаимодействием двух классов решений: решений диффузионного типа для соответствующего дифференциального параболического уравнения, описывающего процессы в этой среде, и решений в виде геликоидальных волн. Последние дают спектр форм, демонстрирующих характерные особенности известных на сей день элементарных частиц. Модель дает качественное описание ситуации Большого взрыва, включая начальное нарушение симметрии. В рамках клеточно-автоматного представления реальности получают свое естественное объяснение многие парадоксальные особенности квантовой механики и, в первую очередь, дуализм «волна-частица».

В русле этих же идей возникает совершенно неожиданная возможность понимания функционирования мозга, согласно которому основные мыслительные процессы происходят не в нем, а «вовне», в окружающей мозг активной клеточно-автоматной «протоязыковой» среде. Такая модель странным образом резонирует с хайдеттеровским подходом, согласно которому мыслит, грубо говоря, не индивид как таковой, а бытие через язык «мыслит» посредством индивида. Эта концепция получает свое, дальнейшее обоснование, если посмотреть на мироздание в контексте клеточно-автоматной модели как на своего рода текст, состоящий из отдельных слов, фраз, предложений и т.д.: текст управляемый определенными грамматическими правилами и имеющий некий смысл. Такой текст не является статичным и не обладает однозначно фиксируемым смыслом. Тогда процесс нашего познания можно уподобить чтению текста. Это достаточно древняя метафора получает свое как бы второе рождение. С другой стороны, сам процесс прочтения, будучи диалогичным, неотделим от процесса порождения нового смысла. Получается самозамыкающаяся синергетическая конструкция в виде совокупности самоорганизующихся смысла-порождающих информационных процессов.

Обратим внимание на еще одну важную деталь, касающуюся того обстоятельства, что процессы, протекающие в «клеточно-автоматной среде», имеют нелокальный, «трансцендентальный» характер. Это некие «силовые» информационные потоки, взаимодействие которых в некоторых ситуациях приводит к структурированию среды. Результатом такого структурирования могут быть образования, поддающиеся уже известным физическим (или психологическим) описаниям.

Теперь можно заново осмыслить тезис Бора о «подвешенности» в языке. Прежде всего это не есть классический язык гладких, постепенных изменений, законченных готовых смыслов и дифференциальных уравнений, а это язык фрактальных геометрий, детерминированного хаоса и клеточных автоматов. Одним из следствий реинтерпретации тезиса Бора в контексте погруженности в клеточно-автоматный язык, который не просто механически переносит смыслы, но и активно пораждает их, является вывод о том что важная часть когнитивных процессов происходит не в самом мозгу, а в окружающем его пространстве или среде особого рода. Вообще говоря, если прибегнуть к метафоре, клеточно-автоматная модель «делокализует» субъекта познания, поскольку согласно ей основная обработка и запоминание информации происходит вне мозга. Функциональная роль материальных формаций мозга состоит в адаптации к этим «внешним» процессорным средствам. Мозг - это, скорее терминал, чем компьютер, и эффективность его работы определяется эффективностью его подключенности к этой внешней клеточно- автоматной голографической среде. Актом, осуществляющим возможность такого подключения и, одновременно, структурирующим сам проект построения такого метаязыка, и выступает синергетическое движение в языке.

1. Бергсон А. Введение в метафизику //В кн. Бергсон А. Время и свобода воли . М . 1910 г. С. 202.

2. Гадамер Х.Г. Истина и метод М. 1988 С.426.

3. Дж.Николис Динамика Иерархических систем. Эволюционное представление. М..1989 С. 438.

4. М.Мамардашвили, А.Пятигорский Символ и сознание. Иерусалим. 1982, С. 51.

5. Harding D.E. On Having No Head If Hofstadter D.R. Dennet D.C. The Mind's J - N.Y., Basic Book .Inc 1981 P.23-24.

6. lbid Р.25

7. Налимов. В.В. Вероятностная модель языка. М., 1974.

8. Беркович С.Я. Клеточные автоматы как модель реальности: поиски новых представлений в физических и информационных процессов М., 1993.